Евгений Шешолин
(1955-1990)
ИЗБРАННОЕ
Декабрь 1976 — декабрь 1987
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1)
1. УСТЬЕ ВЕЛИКОЙ
От мороза ломалась бумага.
На иконах знобило Христа.
Гулко в небе от каждого шага.
Белый ангел слетает с листа.
Белый храм у широкого устья.
Неподвижна дорога реки.
И в снегу без веселья и грусти.
голубые горят огоньки.
2
Елеазаровская церковь! (2)
Всего шесть лет назад
я лазал по твоим развалинам,
как зверек....
3. ВЫБУТЫ (3)
Это строгое небо не сразу
доверяет свое волшебство,
и чужому счастливому глазу
никогда не увидеть его.
Проступают живые оттенки
сквозь мятежный безбрежный покров;
это небо спускается к лесу
и свистит меж сосновых стволов.
И -- болотом -- апрельский кустарник, --
весь в небесных, весь в полутонах:
юность вербы, бузинный багрянец
и под маревом почек -- ольха.
И когда поминальную рощу
можжевельников редких прошли,
мы старинную церковь застали
во владеньи пролетных ворон.
............................
............................
И еще закипит непременно
это дерево с корнем нагим;
о, какая холодная глина,
как тревожные нити свились!
Не закрыта бездонная память
у седых валунов-колдунов,
и какие-то главные реки
повернули безудержно вспять.
4. КРЫПЕЦЫ (4)
Премного Богом отпущено славы
местам, где и лето посмотрит строго:
крыпецкая брусничная дорога,
ратные леса пресвятого Саввы.
Здесь он шел один на ящера страсти
и вырвал огненный язык из пасти,
а когда враг засверкал, как золото,
загнал чудовище вон в то болото.
И ящер напролом ломился, бежал,
и Савва -- в ледяную воду, -- за ним, --
и дразнил, и бил, никуда не пускал,
и осенний закат над лесом звонил.
5
Гремячая башня, осенний плен (5),
бредет переулок вдоль гнутой стены;
глаза варяжским обручем стен
десятый год уж, как пленены.
Но вот -- поворот, и бежит ко мне
махровая зелень в сухом огне.
6
Прогулок полуночных мастер,
брожу, как в забытых томах, --
и желто-зеленый фламастер
меня зарисует впотьмах.
Не знаю, но чувствую вектор;
не к счастью и не на беду
я в частный, запутанный сектор
неведомо как забреду.
Привычек чужих не упрячешь,
глаза как во сне отвернешь,
всем воздухом чуть не заплачешь,
неверное солнце вернешь.
Когда-нибудь хватит названья,
и: речка по жилам бежит,
и ясен закат расставанья,
и внутренний голос дрожит.
Мой шаг осторожный не гулок,
и память роится в груди,
и только один переулок
все дальше, куда ни иди.
7
...потом, глотая черный ветер,
я с радостью отметил,
что, -- чуть приблизился, --
опять погас фонарь.
Правдоподобно далеко
идти мне было, --
подсказали:
шофер, зарезанный женой
не до конца (она в тюрьме),
как будто, может сдать жилье;
еще собака
бездомная запомнилась;
нашелся рафинад...
Кругом серели ребра
заводов будущего; всё
могло со мной случиться,
так далеко холодными огнями
переливался город,
так дом стоял торжественно последним,
как будто я письмо себе писал
ГАЗЕЛИ (3)
1. ПОДРАЖАНИЕ МИР ТАКИ МИРУ
Мой майский сад -- как будто зеленым вином облит;
в глаза мне лезет безалаберный бурьян, -- я пьян!
В избе души -- последний стол, да почтальон-паук,
да под столом курится маленький кальян, -- я пьян!
Глаза закрою, и в глазах -- куда же мне бежать?! --
трещит от ветра твой душистый сарафан, -- я пьян!
А каждый взгляд, как будто налили стакан, и -- всклень!
Душой оплачено! Зовите же цыган! Я пьян!
Другого воздуха всегда хочу хлебнуть, гурман;
и оттого, что этот мир смертельно пьян, -- я пьян.
2. ИЗ ХАФИЗА (4)
Тень ивы, ручеек, душа поэта влюблена, прекрасна;
чаша полна, виночерпий розовощек, весна прекрасна!
О ты, баловень судьбы, знающий, какова ей цена,
да будет ныне радость твоя, как судьба -- ясна и прекрасна!
Ночь свиданья не пропусти, долю сладости обрети, --
луна полна, поляна тюльпанов озарена, прекрасна!
В чашах очей виночерпий несет волшебное вино:
захмелеет разум, каждая мысль станет пьяна, прекрасна!
Таящему в сердце сладкий образ возлюбленной, скажи:
«От сглаза руту сожги, ведь твоя любовь видна, прекрасна!»
Целомудренной мудростью украшаю невесту судьбы
в надежде, что ждет долгожданная жена, -- нежна, прекрасна!
Неведомо как прошла жизнь, о Хафиз, войди в погребок --
у прогулявших жизнь узнаешь, как чаша вина прекрасна!
Евгений самостоятельно изучал фарси, переводил на русский язык персо-таджикскую поэзию. Записи из тетради, сделанные рукой Евгения (так он изучал фарси).